МОЯ МАМА — МАШИНИСТКА: сочинение выросшей дочери, Ани Амасовой

Место рождения

Все люди время от времени появляются на свет. И место, где их высадил аист, считается «местом рождения». К примеру, мой дядя родился, когда самолет пролетал над Японией. Так и написали в паспорте, вроде «Место рождения: Осака» или, возможно, «Муцуяма». Мой аист рассекал над Петербургом и подбросил корзинку в издательство «Наука». Именно оно стало моей планетой рождения, а его прекрасные обитатели — они называли себя РОМочки * — моими родителями. Одна из «ромочек» стала моей мамой.

* РОМ — название отдела, аббревиатура «репродуцированные оригинал-макеты». Здесь готовили макеты отдельных полос, которые потом фотографировали (делали репродукции) для офсетной (плоской) печати. Позже был переименован в ОПОМ — отдел подготовки оригинал-макетов.

Планета издательство «НАУКА»
Ленинградское отделение

Колыбельная

Время до садика я помню смутно. Вечер, моя тахта, рядом — рабочий стол. Мама сидит над текстом, размеренно грохочет клавишами, машинка лязгает, переводя бумагу на следующую строку, линейка, выделяющая нужную строку, быстро ползет по странице вниз. Я засыпаю.

Когда я спрашиваю про детство сестру, она помнит то же самое. Говорит, что спать не могла, когда мама не печатала. Стук машинки — что-то вроде колыбельной для издательских детей.

Мы еще не знаем, что мамины «ночные халтуры» очень нас выручают, а сама она пишет папе письма такого содержания:

«Я снова начинаю бояться за твою работу. У тебя неуживчивый характер.

Теперь о делах. Живем сносно. Продаю все, что могу, залезаю в долги. Кое-как собрала Ириху в школу. На форму, правда, денег не нашлось, но Света подбросила мне форму своей сестры. Я ее ушила, подогнула, так что все получилось прекрасно.

Денег заплатить за свет и за квартиру я не нашла, и поэтому придется продавать твое пальто, но не знаю, удастся ли — оно у тебя все в пятнах, которые не удалось вывести (все говорят, что «нетоварный вид», и не покупают).

За меня не беспокойся, мне некогда заниматься глупостями. Я все так же верчусь между домом, детьми и работой. Дети тоже в полном порядке. Аня очень повзрослела за этот месяц и немного поправилась. В деревне прекрасно ела (было прямотаки не накормить), а дома все те же трудности с едой…»

Папа всегда где-то там. В рейсе. В командировке. На объекте. Снова в рейсе. Папа — это какие-то яркие всполохи его возвращений. Повседневные будни — всегда и только мама.

Технический прогресс

Мама пришла в «Науку» в семнадцать лет, когда появилась моя сестра — Иришка (ныне — помощник главного редактора «Астрель-СПб», соучредитель издательства «Фордевинд»). Машинисткой.

Я помню время печатных машинок с тугими клавишами. И вечно перевязанные эластичными бинтами запястья мамы — как у настоящего тяжеловеса.

Потом их сменили более легкие «электрические машинки». Рядом — несколько тюбиков «замазки» и растворителя к ней: если ошибся в наборе, надо выкрутить лист, замазать ошибку, подуть, как дуют на залитую йодом коленку, чуть-чуть подождать и ввернуть лист обратно. Особенный белого цвета лист, именуемый «форматкой», с голубыми контурами полей полосы набора: 60х90/16 и 70х100/16.

Их было так много в шкафах РОМа, что мне казалось: «Какое богатство!» Сколько хочешь рисуй — толстыми редакторскими карандашами одновременно двух цветов: с одного конца красными, с другого — синими.

Следом за электрическими машинками пришли «композеры». Это был настоящий технологический прорыв, потому что у этой новой машинки появились «головки» — маленькие сменные «ёжики» размером чуть больше перепелиного яйца, и на каждом ёжике умещался весь алфавит на любом языке мира, заглавные и строчные, плюс цифры и знаки… Один ёжик — один шрифт. К каждому ёжику прилагалась таблица соответствия символа в шрифте знакам обычной клавиатуры.

Теперь, набирая какой-нибудь журнал, можно было менять «головки»: вот на русском, теперь — латынь (в прежние времена под латынь и формулы оставляли место и вписывали от руки), а здесь пошло английское курсивное «Summary»… Полужирный, разрядка, курсив, петит!!! О, какое богатство! Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно!

Кроме того, умная машина записывала себе куда-то в память последний лист. Все набранное, шрифты и расположение текста. Теперь, если ошибешься, можно выкинуть испорченную страницу, вставить чистый лист и отпечатать все с начала до ошибки. И это было тоже удивительно: машинка, которая печатает САМА! Все, что тебе надо делать — только менять шрифты, щелкая ёжиками-головками, стараясь не прищемить пальцы.

После появились машины с перфокартами, но, кажется, они были недолго, потому что вскоре появились дискеты и компьютеры: 386 КОМПАН. На одном из таких уже буду работать и я в свои восемнадцать… Но до этого момента еще много-много лет. 

Сад детей

После ночей, проведенных «за халтурой» (каждому научному сотруднику для его рукописей или научных работ необходим наборщик, и их находили, конечно же, в «Науке»), мы всегда опаздываем — и в садик, и на работу.

Едем на автобусе от края города, где маме дали квартиру (краем в то время был район метро «Пионерская», окруженный глухими лесами), до пока конечной станции метро «Петроградская». Второго автобуса времени ждать нет — мама «ловит такси». Она настолько прекрасна, что автомобили останавливаются сразу. И практически все водители отказываются от денег. Правда, мы все равно опаздываем.

И если опоздание в садик «грозит» только радостной вестью, что завтрак весь съеден, и я тихо радуюсь: «Обошлось!», — то вход в издательство строго по времени. Опоздавших «записывают». Чтобы не попасться на глаза наблюдающим на лестнице, мама проникает внутрь через окно.

Издательские дети ходят в «академический сад». И само издательство, и сад находятся в соседних зданиях у Стрелки Васильевского острова. Здания соединяются между собой, и если спрятаться в зале (именуемом, как принято, актовым — с бесконечно высоким куполом и винтовыми лестницами, уводившими, видимо, в небо), приникнуть глазом к замочной скважине, можно увидеть коридор издательства. А если стоять довольно долго, рано или поздно увидишь, как по нему пройдет кто-нибудь из «ромочек». Или даже мама.

Садик — это первые друзья: Юля Погодина, Кристина Хайретдинова; и первая любовь — Лешка Сулейманов, который любит нас всех троих. Нам хорошо друг с другом и нет места ревности. Мы гуляем во дворе Академии наук или вдоль забора, окружающего институт имени Отто. Собираем каштаны. Если посмотреть на окна через дорогу, можно представить, что видишь маму.

В садике в каждой группе своя «библиотека». Родители, бабушки и дедушки воспитанников часто выезжают за границу, поэтому на низеньких книжных полках стоят прекрасные книги, цветом и плотностью отличающиеся от «массового детского советского издания». На разных языках. Я ужасно переживаю, что умею читать только на русском: большинство детей в моей группе читает минимум на двух.

После садика мама или кто-то из «ромочек» забирает меня «на работу». Там мне пытаются найти какое-то занятие: например, вырезать из бумаги отдельные буквы, а потом, обмакивая шило в белый клей, аккуратно вклеивать в нужные места страницы, заклеивая ошибки. Эту спецоперацию я проваливаю. Больше всего меня интересует печатная машинка. Я как раз научилась читать и хочу напечатать первый рассказ. Как водится в наших краях — про осень. И строгий голос Лидии Васильевны, начальницы, мамы всех моих мам: «Зачем вы дали машинку ребенку? Вдруг она ее сломает?!»

Уходим «с работы» поздно. Темно и ночь. В этом городе большая часть года — ночь. Мимо Зоологического музея, где в окнах полуподвала — чучела разных животных, мимо Биржи с Военно-морским музеем, на прекрасную Стрелку… А когда зима и мороз — пешком по заледеневшей Неве, спускаясь у Академии наук, мы идем прямо к Зимнему, на Невский.

Школа

На Восьмое марта в младшей школе мы пишем сочинение ПРО МАМУ. Это сложенный вдвое лист, вроде открытки, где внутри я пишу: «Моя мама — машинистка. Она работает в издательстве Академии наук». В подтверждение слов я приклеиваю на лицевую сторону «открытки» одну из фотографий, которые мы с папой только что проявили — в занавешенной покрывалами комнате при свете лампы с цветными стеклами.

У меня нет недостатка в книгах. Домашняя библиотека постоянно наполняется — это книги, выпущенные издательством «Наука». У меня есть все «Литературные памятники», включая «Поэзию вагантов». Я могу бесконечно рассматривать иллюстрации в «Смерти Артура». Моя сестра красивым почерком ведет специальный блокнот, очень похожий на «телефонную записную книжку», но с названием «Моя библиотека»: заносит в алфавитном порядке авторов домашние книги, пронумерованные у корешка одиннадцатой страницы. В блокноте 777 книг — сестра выросла, игра надоела.

«Ромочки» передают друг другу листы, отпечатанные под копирку. Позже — маленькие фотокопии. Еще позже — ксерокопии. Иногда — «только на одну ночь». Я еще не скоро пойму, что это было. Но когда моя сестра устает переписывать в тетрадь «Мастера и Маргариту», я своим детским корявым почерком пытаюсь ей помогать…

Пожар в БАНе

1988 год. После пожара в БАНе (библиотека Академии наук) квартиру наполняют сырые фолианты и запах мокрой бумаги. Мы сушим книги на батареях: аккуратно расклеиваем страницы, прокладываем каждую бумагой, «собранные» для просушки тома прижимаем сверху многотомными «Англо-русским словарем», «Историей США», «Историей Европы»… Мне казалось, в Ленинграде случилась «вторая блокада». Ленинградцы спасают книги, как раненых солдат.

«Тоже гений...»

Вся жизнь мамы сосредоточена в издательстве. На меня почти не обращают внимания, и это прекрасно. Можно читать сколько влезет. Иногда мама смотрит на меня так, как будто жалеет, что я не кто-то другой. У ее коллеги есть сын, мой ровесник. Кажется, его зовут «Сын Бергер». Мама с восторгом рассказывает, как он взорвал полквартиры. «Тоже гений», — вздыхает она, отказываясь принять тот факт, что ее младшая дочь испытывает проблемы с субординацией, лишена навыков живого общения, зато в полной мере унаследовала папин «тяжелый характер». Когда папа приезжает в следующий раз, мы с ним весело взрываем патроны. Но мама нас почему-то ругает.

«Девочковый» профсоюз

В издательстве у нее другая жизнь. Там она всем нужна, там ее смысл и «девочки»...

А еще — профсоюз. Я знаю, что мама — борец за справедливость, но в своей вымышленной жизни не слишком интересуюсь реалиями ее борьбы. Этой зимой я обнаружу среди документов профсоюзные билеты «ромочек».

«Профсоюз работников просвещения, высшей школы и научных учреждений Ленинградского отделения издательства „Наука“»: Татьяна Панфилова, Татьяна Бергер, Галина Анискина, Ирина Илюхина, Ирина Межебургская, Ирина Парамонова.

«Профсоюз работников точного приборостроения»: Наташа Комолова и Ира Птицына, выпускницы технических училищ.

«Профсоюз работников культуры»: Марина Гофман, выпускница издательско-полиграфического техникума, и Лариса Васильева, получившая свой билет на Печатном дворе им. Горького.

Впрочем, и без всяких «профсоюзных билетов» для меня всегда было ясно, что издательства — это организации просвещения и культуры. А каждый сотрудник — «деятель просвещения и культуры».

Импресарио + меценат + издательство =

1993. Папа, выступая моим «импресарио», убеждает директора питерской автоколонны «одиннадцать-ноль семь» профинансировать издание сборника стихов начинающего поэта. Мой меценат соглашается, а «ромочки» тайно готовят макет. На шестнадцатилетие я получаю в подарок собственную книгу, созданную в издательстве «Наука», изданную за счет средств мецената. Тираж 300 экземпляров, для родственников и друзей. Я даже представить еще не могу, насколько это событие определит мою дальнейшую жизнь, но первый раз в жизни мне разрешают выпить «шампанское».

Первое место работы

Я настолько «недоразумение», что бросаю школу, не дотянув до аттестата. Мне восемнадцать, и собеседующий меня директор (один из) интересуется, нужна ли мне лекция о презервативах. Я вполне отдаю себе отчет, почему он об этом спрашивает, и что других кандидатов официально трудоустроить (да не куда-то, В ИЗДАТЕЛЬСТВО!) сомнительную девицу без среднего образования в этом городе нет.

Меня не слишком шокирует, что незнакомый взрослый мужчина задает такой вопрос юной особе, но эта прямолинейность настолько не вяжется с общим духом издательства, что я запоминаю ее на всю жизнь. Чтобы в следующей жизни интересоваться планами своих новых сотрудниц в более «изысканной» форме.

Наконец Татьяна Бравая, неизменный начальник отдела кадров, выдает мне настоящую трудовую книжку. «До поступления на работу в издательство трудового стажа не имела». И я проникаюсь гордостью, что теперь работаю здесь, полноправной частью коллектива поднимаясь по мраморной лестнице.

Мне знакомо и симпатично тут все, включая «уборную», с полукруглыми бордовыми портьерами, предваряющими вход в левую — женскую, и правую — мужскую «половины». Эти оберегающие приличия портьеры весьма органично дополняли образ издательства.

Отдельный мир

1995 год. Я знаю, что если мне суждено повторить мамин путь, мой ребенок будет ходить в лучший детский сад, ездить в «собственный» летний лагерь, в моем распоряжении — 1 поликлиника РАН, старейшая поликлиника города, с ее внимательными врачами, и прекрасная стоматология — все здесь, рядом, во дворе Академии наук.

Человека с абсолютной растерянностью перед большим и запутанным миром, населенным странными существами, которых никак не удается понять, могут спасти только тепличные условия маленькой издательской планеты. Поэтому я принимаюсь изучать слепой десятипальцевый метод набора и уже через месяц выдаю за полдня «двухдневную норму», что позволяет мне окончить вечернюю школу. Мое присутствие обходится издательству в одну разбитую клавиатуру в месяц — следствие поставленного для фортепьяно удара.

Профессия машинистки

Все тексты имеют свою категорию набора.

Журнал о литературе — самое простое, что можно представить. Его берут неохотно: это текст «первой категории», на него самые низкие расценки за тысячу знаков. У других работ к ценам первой категории добавляются повышающие коэффициенты «за сложность». Литературных журналов скапливается в редакции много, и мне с охотой их «сплавляют».

Тексты второй категории содержат много технической разметки. Как сделать техническую разметку, когда речь идет о наборе? Ведь не в программе верстки набираются тексты! О, для этого машинистка должна набрать соответствующие коды. Например, чтобы получить на выходе слово, написанное курсивом, машинистка должна набрать вот так, а чтобы получить полужирный — так. Программисты знают, что это язык программирования — html. Но русский и html — не все, что должна уметь машинистка.

Третья категория: тексты на английском языке. Те буквы, которые есть на русских клавиатурах. Любопытно, что один лист иностранного текста приравнивается к пяти листам «журнала о русской литературе», хотя для опытной машинистки практически без разницы, на каком языке набирать. Она одинаково владеет как русской, так и английской раскладкой, переключая мозг и пальцы с одного языка на другой.

Самые высокооплачиваемые — тексты четвертой и пятой категории, когда много всего: иностранного, латыни, греческого, разметки и формул. Лист какой-нибудь «Физики и химии стекла», выглядящий для набора вполне обычным текстом с формулами, под пальцами машинистки превращается в бесконечную запись html:  _a2  - [Хм. Похоже, не получится вам показать, так как админка сайта, в которой я пишу, сразу «читает» коды, превращая их в знаки, и не «показывает» как запись. Для нее моя абракадабра — это нормальный, понятный язык. — Прим. авт.]. В общем, это можно сравнить только с переводом видимого на язык программирования, состоящий из угловых скобок, латинских букв и всего спектра знаков пунктуации со спецсимволами.

А вот и еще один язык, которым должна владеть машинистка: знаки корректорской и технической правки… Чтобы иметь возможность понять, что от тебя хотят — корректор и технический редактор. Если меня бы спросили, на что похожа «работа машинистки», я бы ответила, что это как восемь часов в день сидеть за фортепьяно и играть с листа партии разной сложности...

Аврал!

Все издательство трудится над «Повестью временных лет» с комментариями Д. С. Лихачева. Книга издана при финансовой поддержке администрации Санкт-Петербурга. Мы торопимся к его девяностолетию… По выходе книги каждый сотрудник получит свой экземпляр…

Пенсионная реформа 1996 года

Академия наук, а следовательно, и ее издательство в первых рядах присваивает своим сотрудникам «индивидуальные номера» и выдает карточки СНИЛС. Все только и говорят о том, что новое поколение будет иметь достойную пенсию, согласно заработанному. Я работаю всего полдня, но зарабатываю неприлично много для машинистки — как мама. Отчет о пенсионных взносах за 1997 год, перечисленных с января по август, гласит, что на пять миллионов моего заработка издательство «Наука» перечислило сверху в пенсионный фонд полтора миллиона взносов — 28%. И еще 1% — из заработка.

Мне девятнадцать лет, я мало думаю о пенсии и много о мужчинах. Я набираю журнал со статьями по генетике, где узнаю, что психические отклонения передаются по наследству. Одинаковые — усиливают друг друга, разнонаправленные — купируют, и рисую в своем воображении «психиатрическую карту» будущего отца своего ребенка.

Праздники

Два года — в стенах, обитых шумоизолирующими панелями, с великолепными окнами, в коллективе самых красивых женщин. С праздничными столами, ломившимися от «коронных блюд». На свой девятнадцатый день рождения я трепещу: что я могу сопоставить с кулинарным искусством «настоящих женщин»? С рыблешками «тети Лены» или со сладкими блюдами мамы? Мне тоже хочется быть настоящей. Я умоляю папу купить мне муку, четыре банки сметаны, какао, кедровых и грецких орехов… Весь вечер пеку громадный торт из четырех видов коржей. Инициация проходит удачно.

_______________________

РЫБЛЕШКИ 
(рецепт Елены Лемешко) 

1. Филе трески измельчить. 
2. Добавить: 
- 1 или 2 сырых яйца; 
- 2 ст. ложки манки; 
- 2–3 ложки муки; 
- 2–3 ложки майонеза и/или сметаны; 
- соль и специи по вкусу. 
3. Выкладывать «тесто» ложкой на разогретую с маслом сковороду. 
4. Обжарить «рыбные панкейки» с двух сторон.
________________________

На другую планету

Но все-таки я ухожу. Мне девятнадцать. Я хочу не только зарабатывать деньги, но и получать их. Я хочу какой-то другой жизни, молодого коллектива, новых идей и возможностей… И когда кто-то приносит в «Науку» весть, что в Питере открылось издательство и набирает сотрудников, я тоже иду на собеседование… Впрочем, это уже другая история про другую планету.

В начале этой зимы моя мама «ушла».
Всю свою жизнь и двух детей отдав издательскому делу.
Пожалуй, эта статья — последнее, что еще я могу для нее сделать.

Панфилова Татьяна Валентиновна
[20.08.1953 — 05.12.2018]
R.I.P.

Описание фотографий

1. Татьяна Панфилова, 17 лет.

2. РОМ (слева направо): Светлана Ломакина, Татьяна Панфилова, Валентина Герцина, Татьяна Шаврина, начальник отдела Лидия Васильевна Михайлова, Елена Лемешко, Галина Анискина, Вера Шиханова (Веришна), Татьяна Бергер.

3. 1975 год. Детский сад Академии Наук на прогулке, Стрелка В.О., Ира Бурлакова — второй ряд, крайняя справа.

4. Татьяна Панфилова на рабочем месте

5. ок. 1981 года. Детский сад Академии Наук, праздник. В центре: Аня Панфилова (Амасова) с подарком, слева - Леша Сулейманов, справа - Эдуард (фамилия - ?).

6. 1983 год. Костюм Золушки для новогоднего бала в Детскому саду Академии Наук. (Аня Амасова)

7. 1984 год. Выпускной в Детском саду Академии Наук. Актовый зал (та самая дверь). Аня Амасова - первый ряд, в центре.
[На коленях у всех «Дипломы об окончании д/с N16», с фотографией и надписью: "Желаем счастья! Светлых дней! / И свято Ленина заветы / Храни всю жизнь в душе своей.]

8. Татьяна Панфилова на рабочем месте.

9. Слева направо: Лидия Васильевна, Елена Лемешко, Татьяна Панфилова, Ирочка

10. Начальник отдела Лидия Васильевна на рабочем месте.

11. Хайретдинов.

12. «Девочки». Слева направо: Галина Анискина, Юлия, Татьяна Панфилова (вверху), Татьяна Шаврина, Ирина Парамонова.

13. Лучшая машинистка Ольга Сергеевна Бородина на субботнике

14. РОМ. Субботник 22 апреля (день рождения В. И. Ленина)

15. Пионерский лагерь Академии Наук в Ленинградской области

16. Маркова Сабина Михайловна, лучшая подруга мамы, сотрудник технического отдела

17. Слева направо. Верхний ряд: Галина Анискина, Вера Шиханова, начальник отдела кадров Татьяна Бравая, Ирина Илюхина, Татьяна Шаврина, Наташа Флейшман, Марина Гофман. В нижнем ряду: Татьяна Панфилова, заведующий периодическими изданиями Борис Константинович Голубев, начальник отдела подготовки оригинал-макетов Лидия Васильевна Михайлова, Елена Лемешко.

18. Расчетный лист в Пенсионный фонд, 1997 год.

19. Аня Амасова в Петергофе, лето 1997 год 

[декабрь, 2018]