«ЗАПИСКИ НА ПОЛЯХ ПРОТОКОЛА». История первая : Фартовая (Кирилл Ревяков)

От Музея: 23 февраля Музей начинает публикацию отдельных рассказов из переданной в Музей рукописи Кирилла Ревякова «Записки на полях протокола», повествующей о буднях Московской Краснознаменной милиции в 90-е годы.

Находящиеся в ней истории представляют собой тот род художественной прозы, про которую обычно пишут: «основано на реальных событиях, все персонажи вымышленные». 

___________

Об авторе:

КИРИЛЛ РЕВЯКОВ. Родился в Санкт-Петербурге (1977 г.р.) в семье военного. Выпускник Нахимовского военно-морского училища. Высшее образование: Московский университет МВД и Российская Академия Государственной Службы при Президенте РФ. После срочной службы в 90-е годы пришел в МУР — уголовный розыск Москвы, позже служил в следственных органах. Полковник юстиции в отставке.

___________

Фотография автора
 из коллекции Музея уникальных вещиц
Иллюстрации по тексту:
предоставлены порталом Филателия.ru

Пролог

Шел июнь 199… года.

Майор милиции Бохонов Сергей Иванович сидел в кабинете и потел. Причиной повышенного потоотделения было предстоящее совещание у начальника УВД по вопросу комплектования кадрами. Поскольку Сергей Иванович был заместителем начальника отдела кадров, или попросту замполитом (злые языки кликали его втихаря «поллитруком»), вопрос комплектования относился к нему непосредственным образом. Одна незадача: сам Сергей Иванович к вопросу не относился от слова совсем.

За время службы в милиции, пройдя долгий путь от сперматозоида до майора, он поднялся несравнимо выше забегов по военкоматам (куда его более молодые коллеги ныряли в поисках свежеуволившихся дембелей), походов по предприятиям для вербовки рекрутов и прочих суетливых телодвижений, поскольку считал, что достаточно отдал Родине за четверть века, а теперь Родина должна отдать ему…

Родина с отдачей долгов не торопилась, и он физически ощущал, как дамоклов меч строгача уже упирается в бритый затылок, приближаясь к тому, чтобы обрести свое материальное воплощение — лишение премии по итогам полугодия, составляющей львиную часть зарплаты. Почти смирившись с публичной завтрашней поркой, майор прикидывал, как объяснить жене, что с новой шубой (хотя и искусственной) придется повременить, несмотря на то что в несезон ее можно купить с приличной скидкой.

Именно в это время раздался стук в дверь.

— Да, — недовольно буркнул Сергей Иванович.

Дверь в кабинет открылась, и в проем просунулась голова. Голова была снабжена слегка оттопыренными ушами, увенчана короткой стрижкой, по которой сразу угадывалось недавнее военно-призывное прошлое, и укомплектована всеми остальными положенными аксессуарами, включая светло-голубые, до боли ясные глаза. Прекратив броуновское движение, они сфокусировались на сидящем майоре милиции. «Ну, вылитый Буратино!»

— Можно? — изрекла голова.

— Можно Машку за ляжку и козу на возу, — сама собой вырвалась у Сергея Ивановича годами отточенная фраза.

— Виноват, — мгновенно отреагировала голова, а глаза приобрели осмысленное выражение. Браво отчеканила: — Разрешите войти.

Сергей Иванович вяло махнул рукой…

…Для неискушенного в милицейско-кадровом вопросе читателя необходимо уточнить, что работа замполитов в те времена оценивалась по количеству вакантных мест. Чем их меньше, тем работа лучше. Напомним, на дворе стояли блаженные «девяностые». Вся страна с гиканием и свистом на полных парах неслась по рельсам развитого капитализма, пережигая в топке локомотива как судьбы людей, так и их зарплаты, в связи с чем значительная часть милиционеров предпочла попытаться с разбегу запрыгнуть на подножку этого бронепоезда, сменив традиционную эмблему «Щит и меч» на иные атрибуты красивой жизни.

Атрибуты бывали разные. Некоторые стали сеять добро и счастье с утюгами и паяльниками, некоторые — осваивать искусство загрузки сумок типа «мечта оккупанта» иностранными шмотками в товарном количестве, кто-то — переоделся в костюмы и сел за руль дорогих иномарок, считая, что между глаголами «служить» и «прислуживать» можно поставить знак равенства. Общим у всех было одно: где-то за горизонтом их ждала красивая жизнь с коллекционными коньяками, раскрепощенными длинноногими блондинками, шестисотыми мерседесами и загородными домами или, на худой конец, квартирами — в центре Москвы, с видом на Кремль.

В милиции оставались служить лишь те, кому до пенсии рукой подать, и по достижении оной тоже растворялись в сиреневом тумане перспективной беззаботной жизни. Милиционеров становилось все меньше, а задач – все больше, поскольку рыцари утюга и паяльника считали себя высшей расой, не скованной законами и правилами, что лишь мешают семимильными шагами лететь в объятия вышеупомянутых блондинок.

И вот, на фоне изложенной ситуации, в прошлом квартале очередной пенсионер покинул стройные ряды N-ского отдела, и динамика кадровой работы угрожающе накренилась в минус… что категорически не соответствовало аналогичному периоду прошлого года и вело к распятию кадровика перед лицом руководства Управления, так сказать, «в назидание остальным». Ибо кадровик, по мнению начальника УВД, должен днем и ночью рысью бегать по обслуживаемой территории, вытаскивая на свет божий представителей рода человеческого, мечтающих о карьере знатоков — или, на худой конец, Анискина, — но стесняющихся дойти до отдела. Разыскав, таковых следует холить и лелеять, кормить грудью и трепать за ухом, проводя через дебри военно-врачебной комиссии, профотбора et cetera до момента назначения, после чего выявленные граждане, несомненно, поднимут борьбу с преступностью на недосягаемую высоту, творя правосудие, как судья Дредд в одноименном фильме…

Но — вернемся к Сергею Ивановичу и говорящей голове...

...Проследив за жестом, напоминающим то ли прощальный взмах умирающего, то ли приглашение войти, голова расценила его как второе и, распахнув дверь, переместилась внутрь святилища кадровой работы отдела. Оказалось, голова снабжена не только органами восприятия, но и механизмом для передвижения и поддержания своего обладателя в вертикальном положении. Механизм представлял собой прилично развитый костяк высотой под метр девяносто, но телосложения достаточно пропорционального, чтобы не возникло ассоциаций с жердью для перемешивания в выгребной яме сточных вод.

— Я это… по объявлению… — промяукала голова внезапно севшим голосом.

Сергей Иванович хотел было рявкнуть, что по объявлению набирают ассенизаторов и дворников, а не сотрудников Московской Краснознаменной милиции, но вовремя вспомнил, как две недели назад оказался рядом с главой района на открытии очередного алтаря презренного металла в виде отделения «Банка-который-самый-доходный» и после пятого тоста, жалуясь на отток кадров, напоминающий Ниагарский водопад, согласился напечатать объявление в районной газете «Энск-Инфо».

Поэтому майор встрепенулся: возможно, сама судьба решила избавить его от незавидной участи жертвы мозгового изнасилования, послав лопоухое чудо в качестве спасательного круга. А если так — тут важно не упустить добычу. Случалось, граждане, пришедшие трудоустроиться в отдел, оказывались — при хорошем раскладе — в ОМОНе, завлекавшем своей поднебесной крутостью, а при плохом — в рядах тех самых паяльно-утюговых неформальных организаций, обещавших не очень официальный, но весьма впечатляющий социально-долларовый пакет.

— Ты кто? — поинтересовался Сергей Иванович.

— Я это… Меня Костей зовут, я в милиции хочу работать…

Сергей Иванович критически оглядел находившийся перед ним организм.

— А чего тебя в милицию понесло? Тебе вообще лет-то сколько?

— Девятнадцать, — бодро отрапортовала стоящая напротив личинка мамонта. — Я позавчера дембельнулся… * Вот военник…

* Прим. ред.: 
В описываемое время сроки срочной службы: 1,5 года в армии и 2 — на флоте.
Кроме того, выпускники военных училищ принимают присягу раньше, чем в 18.

Становилось все интереснее. На фоне прогрессирующего пацифизма общества, отслуживший в армии парень принадлежал к редкому вымирающему виду, а то время как наследие проклятого (но поминаемого исключительно с нежностью) советского режима — в виде правил приема на службу в милицию — требовало от кандидата в рыцари света наличия заветного штампа в военном билете.

Сергей Иванович задумался… В голове пронеслись аргументы за и против немедленного создания контролируемого хаоса в виде потока запросов, справок и телефонных звонков, который приведет данного индивидуума в стройные ряды отдела, попутно сняв с виртуального креста самого Сергея Ивановича. Аргументов «против» было два — жара и лень. Однако майор уже достаточно понял жизнь: потворствуя этому греху, он обрекает себя на распятие генералом, причем без последующей канонизации в сане великомученика. А посему — следует собрать ягодицепсы в кулак и организовать пленение удачно подвернувшегося тела с целью принесения его в жертву кадровому демону.

— Ну, давай посмотрим твой военник… А ты пока заявление пиши…

Так началась эта удивительная история длиною в жизнь.

История первая. Фартовая

Шел 199… год, в N-ском отделе милиции правили блаженная тишина и спокойствие.

Оперативный дежурный филином сидел в дежурной части, стараясь не закрывать глаза и контролировать обстановку — ну, хотя бы в радиусе полутора метров. Участковые инспектора, как сомы, забились под коряги опорных пунктов и делали вид, что разбирают кастрюльно-посудные дела, стараясь не пропустить вызов по рации и не выдать себя заспанным голосом. Постовые рассосались по укромным местам, а сыщики отдела уголовного розыска, получив с утра фитиля за хроническое бездействие, разбрелись по оперативному простору обслуживаемого района.

Надо сказать, данный фитиль был ввернут скорее профилактически, чем по факту… Ибо начальник уголовного розыска — назовем его Михалыч — был человеком исключительно адекватным и понимающим. К тому же третьего дня раскрыт очередной грабеж, и, в принципе, особых претензий со стороны руководства не было. Но будучи не первый год руководителем сыщиков, Михалыч исповедовал принцип, что опер – птица гордая, пока не пнешь – не полетит, а посему возможности шибко долго бездельничать своим подчиненным не давал, напоминая, что движение – жизнь, а отсутствие такового – смерть, строгий выговор и лишение тринадцатой зарплаты.

На личности начальника УГРО надо остановиться отдельно, чтобы понять, что за руководители воспитывались в проклятую эпоху застоя.

Итак: представьте себе индивидуума ростом метр восемьдесят, с приличным разворотом плеч, горящим пронзительным взглядом, пышными усами и лысой головой. Злые языки шептались, раньше эту голову украшала густая шевелюра, постепенно превратившаяся в прическу типа «лесное озеро», а когда озеро разрослось до размеров, заставляющих вспомнить облик вождя революции, Михалыч, в знак протеста против чудовищных преступлений военного коммунизма, постригся наголо. На прямой вопрос владелец лысины малодушно скрывал политическую позицию, отвечая, что просто устал расчесывать три волосины в шесть рядов, — но мы-то знаем…

Так вот, Михалыч был майором милиции. Начав свою службу в Баку и пройдя тернистый путь от постового до начальника розыска, попутно закончив юрфак Бакинского госуниверситета, он был великим профессионалом, не боящимся ни Бога, ни черта. И при этом считающим, что опера УГРО — это дети его, подлежащие нещадному битию (кое, как известно, определяет сознание), а в идеале — еще и субботней порке розгами. Но дети все-таки любимые, и посему — более никем не высекаемые. Любое движение в сторону уголовного розыска со стороны иных служб расценивалось Михалычем как покушение на основы основ, после чего следовал ответный ход, заканчивающийся обычно блицкригом.

Так, когда замполит отдела решил предъявить уголовному розыску претензии по поводу отсутствия тетрадей по общественно-политическим занятиям и на ремарку, что опер должен не строчить богопротивную ересь, а искать и ловить негодяев и подонков, разразился тирадой, что не в силах понять, как можно терпеть этих безусловно аморальных личностей, которые мало того что на работу опаздывают, приходят на нее в джинсах, не пишут политических конспектов и, вполне возможно, тайно исповедуют коммунизм, Михалыч вынул из кармана удостоверение и торжественно, прямо на совещании, вручил его замполиту, перекрестив. «Нарекаю тебя вождем папуасов….» — изрек Михалыч и удалился в ближайший кабак, откуда, после приведения себя в состояние измененного сознания, эвакуировался в неустановленном направлении.

Три дня замполит пытался руководить оперативниками, заработав бессонницу и панические атаки, а после предложения подписать документ, содержащий слова «агент», «вербовка» и «псевдоним», ощутил себя на пороге геенны огненной. Собрав волю в кулак, он разыскал Михалыча, которому — со словами «это стадо неуправляемо» — отдал удостоверение как знак царской власти и попросил рулить этими [нецензурное слово] самому. Именно в этот день и был вкручен вышеупомянутый фитиль — со словами «Ибо не [еще одно нецензурное слово]». В процессе вкручивания всем папуасам (сиречь — оперативным уполномоченным) была поставлена задача получить такую информацию, реализация которой поднимет авторитет сыщиков на недосягаемую высоту, тем самым показав, что отсутствие конспектов и вера в коммунизм не мешают выполнять работу, коя, несомненно, более богоугодна, чем начертание хулительных записей в богопротивных конспектах.

Получив такое напутствие, сыщики разбрелись по территории. Среди них — и наш знакомец Костя. За прошедшие три года он пообтерся, а недавно даже получил очередное специальное звание — аж старшего сержанта милиции. Надо отметить, что после триумфального появления в отделе, поработав в патрульно-постовой службе Константин все-таки смог стать младшим оперуполномоченным. Должность не сильно великая (а если честно, то «принеси-подай — пшел вон — не мешай»), но для него и это было, несомненно, круто, поскольку он официально ходил на службу в гражданке, носил в подмышечной кобуре пистолет (да-да — настоящий ПМ!), а на его удостоверении светилась золотом надпись «Московский уголовный розыск». Для полного счастья оставалось заиметь световой меч джедая или, на худой конец, звездный бластер, — но таковых пока не завезли, и приходилось довольствоваться «пээмом».

Костя с сокамерником по кабинету — назовем его Гошей — находились в засаде… и засаживали они уже по второй кружке «жигулевского», сидя под зонтиком у пивного ларька на ближайшем рынке, расположенном в сотне метров от их отдела. Народная мудрость гласит: если сегодня очень плохо, то вчера было очень хорошо. Именно так все и было: вчера, по случаю изгнания замполита, проводился обряд очищения помещений уголовного розыска от скверны. В ходе этого обряда было изничтожено не менее ящика дезраствора, который оказался настолько коварен, что сегодня, пойдя в контратаку, захватил неокрепший после вчерашнего мозг и сковал все мысли головной болью и невыносимой жаждой.

Задача поиска информации отзывалась набатным звоном в черепной коробке, а тела вышеупомянутых стражей закона, несмотря на перспективы быть подвергнутыми сожжению на костре и отданными в рабство замполиту (для переписывания богопротивных конспектов за всех семнадцать оперов), были неспособны совершить какое-либо движение, окромя заливания янтарной жидкости в жадно распахнутый рот.

Возможно, так бы и кончилась служба Константина в уголовном розыске, а с ней и наша история, если бы Фортуна не оказалась рядом.

Заливая очередную порцию божественной влаги, Константин ощутил постороннее присутствие. Приоткрыв глаза, он увидел стоявшего рядом мужичка неопределенного — от тридцати до шестидесяти — возраста, с вожделением взирающего на него, а точнее — на опорожняемую им кружку (в то блаженное время такие казни египетские, как ковид, птичий грипп или африканская чума европейских свиней были еще неизвестны, и поэтому пиво употреблялось из стеклянных кружек, дарующих, как и все советское, ощущение надежности и незыблемости).

Сглотнув, мужичок задал мучивший его, по всей видимости, последние минут пятнадцать вопрос:

— Пацаны, а вы Солнцевские?

Как мы помним, Костю Господь бог размерами тушки не обидел. Гоша — наполовину то ли калмык, то ли башкир, — за три дня творившейся в УР анархии стал и вовсе похож на натурального бабуина, поскольку вкупе с внушительными размерами природа наделила его еще и густой быстрорастущей щетиной. Все это, на фоне жесточайшего и ничем не скрываемого похмелья, вполне выписывалось в хрестоматийный образ «Солнцевского братка».

На поступивший вопрос оба товарища ответили утвердительным мычанием — набат в голове продолжал звучать, стихая не так быстро, как хотелось бы. В ответе не было ни слова (простите, — ни звука!) лжи, поскольку отделение милиции, в котором трудились наши герои, входило в Солнцевское РУВД, а уточнения — Солнцевская братва или Солнцевская милиция — не поступало.

Удостоверившись, что на вопрос получен утвердительный ответ, мужичок жалобно протянул: «а не подсобите, я откинулся только…» В этот момент опера стали приходить в себя, и у каждого в мозгу зажглась красная лампочка «Алярм». «Откинулся» – это же на блатном жаргоне «освободился», а значит — потенциальный клиент уголовного розыска.

Убедившись, что его посыл не встретил откровенного неприятия, мужичок продолжил:

— Я сорок два года отсидел, последний раз – десятку… Позавчера вышел, а тут такое творится…

Напомню: 199… год. Звериный оскал капитализма распростерся над всей одной шестой частью суши, девочки мечтают быть проститутками, а мальчики – рэкетирами. По сравнению с 198… годом, когда оный мужичок поехал пилить лобзиком вековые сосны, страна поменяла вектор жизни на сто восемьдесят градусов.

Сознание наших героев, Кости и Гоши, стало проявляться, и душу обуял какой-то несвойственный им гуманизм. Захотелось сделать что-то хорошее, для людей… ну, например, для этого бедолаги (вот как действует качественное пиво после качественного похмелья!), и Костя спросил:

— Дед, пиво будешь?..

Вы бы видели это выражение бесконечного счастья и любви к ближнему своему, появившееся на морщинистом лице! Даже Мадонна, осенившая его благодатью, не вызвала бы такой прилив нежности — да… После заливания блаженного напитка внутрь горящего нутра, свежеосвободившийся и свежезалитый пивом сиделец придвинулся ближе к новым друзьям и заговорщицки вполголоса просипел:

— Парни, вы, я как вижу, нормальные… Подогрейте бродягу… Я у фраера котлы с музыкой подтянул, а куда слить — не знаю, не местный… Возьмите за толику малую, мне бы только чтобы на билет до Брянска хватило…

Для тех читателей, кто не владеет тюремным диалектом великого и могучего, поясню: «подогреть» — это помочь, «бродяга» — порядочный арестант, который ничем не привязан к этому району, «фраер» – в данном случае торговец (как мы помним, действо разворачивается на рынке), «котлы с музыкой» – часы с радиоприемником, а «слить» – это сдать, продать.

Тут в головах у сыщиков набат стал малиновым звоном, поскольку они-то прекрасно поняли, что Господь не оставил благодатью рабов своих алкоголических и послал им не просто информацию, а явил чудо великое, ибо злодей сам пришел к оперу и покаялся, и осталось совсем чуть-чуть, чтобы обратить это чудо в конкретный показатель – в раскрытое преступление…

Дальнейшее было делом техники… Отойдя в сторону, «чтобы мусора не запалили», и посмотрев на «котлы с музыкой», ребята сунули в нос сидельцу удостоверения и торжественно отвели того в отдел. После чего, методом борзой собаки, то есть хаотичного перемещения по рынку, был найден тот самый «лох ушастый», торговавший продукцией китайского ширпотреба; затем оформление, следствие и — барабанная дробь — шесть лет строгого режима (поскольку это уже восьмая судимость).

На суде злодей сокрушался: «Сорок два года отсидел — и ведь даже не почувствовал мусорского….».

А наши герои после совершенного подвига стали слыть не просто неплохими операми, но еще и фартовыми.

Но это уже совсем другая история.

[февраль, 2024]