O : OLIVIA (ОЛИВИЯ) «Сцены английской жизни в тридцати комнатах care home» (2)

Текст: Виктория Янушевская
Иллюстрация: Ольга Усова

Я увидела Оливию из окна. В длинном бежевом плащике, большой и круглой, как воронье гнездо, шляпе, с холщовой сумкой через плечо и зонтом наперевес, старушка уверенно пересекала поле для крикета. Я не понимала, куда она идет, и с любопытством ждала развязки: высокая живая изгородь наглухо закрывала проход в Дикий Сад, а калитка находилась в противоположной стороне, в конце длинного деревянного забора, покрытого сеткой.

Чуть больше двух лет Оливия приезжала в «Старый дуб» навещать своего мужа Алана, занимавшего комнату на первом этаже. Она давно перестала говорить после перенесенного инсульта — только выразительно мычала, размахивала руками — и всегда носила при себе небольшую маркерную доску, набор цветных фломастеров и губку. Оливия одевалась со вкусом, но питала комичную слабость к крупным головным уборам, а потому всякий раз появлялась в необъятных шапках, шляпах, кепках или панамах, в зависимости от сезона, и вызывала у меня, бог знает почему, и смех, и нежную жалость.

Она была на десять лет младше супруга, все еще крайне подвижная, деятельная — водила машину, посещала заседания Женского института, много работала в саду. При каждом визите, еще в холле старушка смахивала головной убор и принималась что-то писать на своей доске, стоя как тонконогий опенок со срезанной шляпкой, энергично скрипела маркером. За один визит гостья много раз исписывала доску сверху донизу. Алан же, напротив, говорил мало, долго тер подбородок, откашливался, прежде чем ответить, и был скуп на слова, будто оплачивал их поштучно. «Я принесла тебе йогурты, их надо поставить в холодильник… Не могу найти серые шерстяные носки… Не забывай поливать герань…» — Оливия садилась подле мужа, показывала ему доску. Он медленно читал, кивал, тогда она ловко стирала записи, чтобы начать новые. Алан закрывал глаза то ли от блаженства, то ли от слабости и тихо дремал. Однако совсем недавно, в начале сентября, она едва не сожгла свой маленький коттедж, и сыновья, уже немолодые, одышливые и хмурые, уговорили ее пожить месяц в нашем Доме, в соседней с отцом комнате, подождать, пока заживет ожог на руке, и немного отдохнуть.

— Я абсолютно не устала и вполне в состоянии обслуживать себя, — размашисто написала Оливия на доске.

— Устали мы! — вырвалось у старшего сына.

Роберт сидел напротив нее, подперев подбородок набалдашником трости. Он, его брат, его жена и дети регулярно мчались к бабуле за тридцать миль, чтобы выручить ее из очередной беды: то потечет крыша, то заест замок, пропадут ключи, убежит кошка, подгорит кастрюля… В свои восемьдесят пять, давно ослепшая на один глаз, Оливия наловчилась рассылать сообщения родственникам с айфона. Сообщения неизменно заканчивались словами: «Только, пожалуйста, не волнуйтесь. Я в полном порядке!» Роберт часто дочитывал сообщение уже в машине, чтобы как можно скорее добраться до матери. От дневных сиделок Оливия наотрез отказалась (она не развалина какая-нибудь!), но ожог не позволял заниматься домашними делами, и она скрепя сердце согласилась.

Поздним вечером Оливия въехала в небольшую комнату. Родственники привезли в фургоне три чемодана, деревянную этажерку, книги по садоводству, старый магнитофон, денежное дерево в горшке и кресло-качалку. Медленно шли они за маленькой Оливией, сгибаясь под тяжестями и вытянувшись в длинную процессию, словно иноземные послы прибыли к князю с дарами и просьбой о мире. Когда все удалились, старушка переоделась в шелковую ночную рубашку, включила концерт для флейты с оркестром на полную громкость, выпила ромашкового чая и уснула в кресле. Утром после завтрака Оливия поставила нас в известность, что они с Аланом отправляются на прогулку в Дикий Сад, что проводить время с этими стариками в гостиной она не намерена и у нее масса разных дел.

Алан в красной клетчатой пижаме сидел в кресле у окна, пил кофе и читал утреннюю газету, когда к нему ворвалась Оливия, ткнула пальцем в свою доску и принялась доставать из шкафа его одежду. Он прочитал написанное, аккуратно отложил доску на край стола, осторожно откашлялся, пригладил растопыренной пятерней волосы и твердо произнес: «Дорогая, не забывай — мне девяносто шесть лет. На улице мокро. Я никуда не пойду!» Алан многозначительно посмотрел в окно и продолжил читать газету…

Оливия добежала до края крикетного поля и стала энергично пробиваться сквозь высокие кусты боярышника, пока не застряла в них безнадежно. Колючие ветви сорвали шляпу, а ветер подхватил ее и колесом погнал вдоль ограды, пока не утопил в большой синей луже. Мелкие седые кудряшки разметались по плечам Оливии. Она выронила зонт, а в сумку впились шипы боярышника. Я поспешила на помощь.

Дождь закончился и вышло солнце: сильный ветер разогнал тучи. Пожелтевшая листва сыпалась с верхушек лип, как праздничное конфетти. Над полем парил красный коршун, раскинув объятья. Дожди шли больше недели, вода залила поле, и теплая, влажная земля пахла грибами. Я представила себе подосиновики за нашей дачей, с блестящим листочком на шляпке или свежей росой, лисички вдоль канав, полных черной лесной водой, и мне вдруг так захотелось домой, что, казалось, могу пойти туда пешком, в мокрых туфлях и наброшенной наспех кофточке. И идти так без остановки и день, и два, и неделю, чтобы в конце пути увидеть матовый рассвет над быстрой водой Холыньи, бревенчатый мост, заросший камышом, случайно спугнуть аиста в нашем огороде, встретить на клюквенном болоте хриплого незнакомца: «Хозяйка, бензопила нужна? Недорого отдам!»

Кто я? Что я тут делаю? Зачем мне чужое небо, когда я так скучаю по своему? Зачем эта работа, зачем мне чужая боль и чужие слезы, когда я не в силах осушить собственные?

Я освободила Оливию из цепких ветвей, стряхнула красные ягоды с волос и проводила в ее комнату. В коридоре мы оставляли грязные следы. Оливия промокла насквозь и дрожала от холода. Я помогла ей принять горячий душ, переодеться и принесла сладкий чай. В дверях появился Алан. Он опирался на ходунки и взволнованно смотрел на супругу. Оливия, укутанная в плед, пила чай и выглядела виноватой… Я принесла вторую чашку чая для Алана, когда он уже обнимал Оливию, гладил ее по мокрым кудряшкам и ласково говорил: «Это ничего страшного, дорогая, ты сейчас согреешься. Самое главное, что мы вместе, что мы есть друг у друга. Понимаешь? Это самое главное! Ты ни о чем не волнуйся! Мы всегда есть друг у друга».

[14 февраля 2025]