В : BARBARA. Сцены английской жизни в тридцати комнатах care home
От Музея: Музей запланировал для вас публикацию серии избранных рассказов Виктории Янушевской о жизни английских пациентов из care home (англ. «дом ухода» = рус. «дом престарелых») — глав создающегося прямо сейчас романа.
Автор и фото на обл.: Виктория Янушевская
Фотоиллюстрация в тексте: Егор Канеев
Собеседование назначили на десять утра. Я помню, что очень волновалась, и целый вечер выписывала со словарем разные выражения о мотивации, трудолюбии и оказании положительного влияния на жизни будущих подопечных. Спала накануне плохо и никак не могла подобрать подходящий случаю наряд. Тогда я даже не могла себе представить с чем мне предстоит столкнуться в доме престарелых, на окраине небольшой английской деревни. Но если б меня снова, годы спустя, пригласили на интервью, я бы не задумываясь пошла, чтобы получить эту работу. Чтобы ежедневно заходить в тесные комнаты моих постояльцев где из мебели только стол, шкаф и кровать, где на стенах сплошь фотографии молодых и веселых незнакомцев, где в рукаве свитера всегда прячется салфетка, недочитанная газета сползает с одеяла на ковер и маленький ночник, как маяк, горит у изголовья до рассвета, и в немой темноте за окнами тени липовых ветвей одобрительно кивают на ветру. Чтобы каждое утро встречать в коридоре Берту в плаще поверх ночнушки с чемоданом и зонтом:
— Святые небеса, Берта, что ты тут делаешь?
Глупые вопросы — вот что действительно раздражает Берту.
— Как что? — она вздыхает и закатывает глаза. — Автобус жду.
Чтобы каждый обед успокаивать Айрин, которая упрямо отодвигает от себя поднос, устало откидывается на спинку кресла:
— Прежде всего я хотела бы знать, кто это все оплачивает. Дело в том, что у меня с собой нет денег.
— Айрин, сегодня все бесплатно.
— Бесплатно? — недоверчиво переспрашивает Айрин.
— Да, подарок на Рождество.
— А-а-а , Рождество, — успокаивается прижимистая старушка и в середине лета и ранней весной, — ну тогда другое дело. И десерт?
— И десерт.
Я снова хочу приносить перед сном стакан теплого молока для Джин, чтобы ей приснились хорошие сны, я хочу сажать розы с Маргарет: «Какая ты милая, Виктория, я забыла откуда ты, из Кении?» Я хочу каждую неделю, перед визитом дочки, завивать и укладывать волосы Маргарет.
— Дорогая, а теперь посмотри в зеркало. Нравится?
— О! Мило, очень мило. Спасибо большое.
— Ну отлично, я беру гораздо меньше, чем наш парикмахер. С тебя всего 10 фунтов.
— Что?
— Я говорю, с тебя всего то 10 фунтов.
— Не слышу, совершенно ничего не слышу. — Маргарет округляет глаза, жестами показывает на слуховые аппараты в ушах и сокрушенно разводит руками.
Если б меня сейчас, годы спустя, снова пригласили на интервью, я бы не задумываясь сказала: «Возьмите меня!» Я хочу работать в этом сумасшедшем доме, полном блаженных стариков и чокнутых сотрудников со своего земного шара. Работать в доме, где смерть терпелива, где ожидание — повседневность, где любовь мучительна, где свобода слова абсолютна, где мои русские сострадание и ласка обильны и долгожданны, как весенний дождь для английских каменистых полей.
Я хочу после смены засыпать, не успев коснуться подушки, и никогда не знать, что готовит новый день: кто из коллег не появится на работе, какую трубу прорвет ночью, кто из постояльцев съест перчатку, упадет с кровати, а кто, перепутав комнаты, нырнет под бок к пациенту в коме и так, в тесноте, конечно, но не в обиде, скоротает ночь, кто вызовет полицию, случайно нажав комбинацию кнопок экстренного вызова, и страшно обрадуется возможности: «Help! Please help! I want Chinese food and one bottle of prosecco! Can you order it for me?», кто подерется на почве ревности, — да-да, именно ревности, — кто врежется на электроколяске в садовый зонт позади дома и будет найден там под этим зонтом только к ужину, ослабший, охрипший, но живехонький и без повреждений, а кто сбежит в паб и даже успеет заказать пинту эля до подхода поисковой группы.
Я хочу говорить со своим топорным акцентом, которым можно крахмалить воротнички, на английском эсперанто, что понятен всем коллегам, кроме англичан. Не работа, а мечта.
Мое собеседование прошло удачно и меня взяли на испытательный срок шесть месяцев. Менеджер попросила подождать в фойе. В коридоре стояла пожилая женщина и сосредоточенно доедала бумажную салфетку, женщина помоложе держала ее за руку и задумчиво повторяла: «Мама, я так скучаю, я так скучаю по тебе, мама». Обе смотрели в окно.
В – Barbara
— Bugger off!!! Bugger off you bastards!!! Baaastsrds, — раздался истошный женский крик за дверью двадцать восьмой комнаты.
Мужской голос гудел дружелюбным шмелем, увещевал, кружил из угла в угол, но получал яростный отпор: что-то с глухим стуком билось о стену, слышался звон разбитой посуды, треск, вопль: «Leave me alone bloody bastard!» Силы противника значительно превосходили, крики слабели и звучали уже как-то обреченно: «Help!!! Please! Heeeelp!!!»
— Ничего особенного, — махнул рукой флегматичный румын, распеленывая очередной пирожок из салфетки. — Барбару моют.
После завтрака Корнел знакомил меня с документацией отделения: я заполняла температурные листы и проверяла исправность звонков вызова в каждой комнате, Корнел поедал пирожки.
Дверь распахнулась, из двадцать восьмой комнаты выкатились ходунки на колесиках, за ними фарфоровая старушка: белые кудельки, юбочка в пол, кружевная блузочка — Барбара. Она быстро засеменила по коридору в сторону столовой, деловито управляясь с ходунками и бормоча: «I can do it, I can do it, I can do it». Барбара скоро выдохлась, у дверей столовой остановилась и почти возмущенно прошептала: No, I can’t do it. Она мотала головой и сокрушенно повторяла, словно убеждала себя сдаться, смириться, отступить: I can not do it. No no no. No way! I can not do it. Вслед за ней, с видом укротителя после выступления, в дверном проеме возник высоченный поляк Даниель. Пот стекал по красному лицу, на лбу пылала свежая царапина, в руках скомканное постельное белье, под мышкой полотенце и ночная рубашка.
— Виктория, иди на перерыв, пожалуйста, а мы с Корнелем продолжим, — обратился ко мне Даниель. — И не забудь — перерыв полчаса.
Слово «плиз» он выдавливал тщательно, как подсохшую пасту из тюбика. Корнел глубоко вздохнул, укутал очередной пирожок в салфетку и спрятал в карман.
После недели тренингов и стажировки предстоящая работа казалась несложной. В основные обязанности ассистента по уходу входит утренний туалет подопечных: помыть, наложить увлажняющий крем, одеть, поменять подгузники, перевести из комнаты в гостиную, а также при необходимости ассистировать при приеме пищи, затем снова поменять подгузники и уложить спать.
Но вот смущали условности, которыми, я поняла, пренебречь, как на Родине, не выйдет. Все мероприятия необходимо производить максимально сохраняя достоинство постояльцев и демонстрируя уважение. На этом делали упор больше, чем на практической стороне вопроса. После тренингов я вышла, как Ева из рая, с осознанием своей безнадёжной порочности.
Дьявол, знаете ли, в мелочах. Делом ли, словом ли, взглядом или взмахом ресниц я могу того не желая оскорбить уязвимые слои населения и совершить тот самый страшный абьюз, о котором так много говорят в этой стране. Здесь его препарировали, классифицировали и разобрали на атомы.
Обратилась к Барбаре не по имени, а, скажем, «моя дорогая» — абьюз. Что за фамильярность? Где уважение? Или спросила Питера, который не может удержать ложку в артритных руках: «Можно я тебя покормлю?» Это — big no. Кормят, как известно, собак и лошадей, а мы здесь только помогаем с приемом пищи, ассистируем. Не постучалась в дверь, не спросила разрешение поменять подгузник или помыться в душе, не дала возможности выбора — пюре или запечённую картошку желаете: абьюз на оба ваших дома! Для таких грешников повсюду висят плакаты с гневным лицом и тыкающим в тебя пальцем — распознай абьюз, доложи абьюз!
Перед обедом Барбара, обняв большую тряпичную куклу, задремала в столовой на диване. И вот моя первая дилемма: разбудить — абьюз, оставить без обеда — пренебрежение, невнимание, как ни крути, — тоже абьюз. Даниель привез большую железную тележку из кухни и начал сервировать обед.
— Виктория, поставь музыку, усади Питера, Сару и Барбару за стол и налей им сок, пожалуйста, — распорядился Даниель. — Корнеле, ты читаешь меню. Я раскладываю по тарелкам.
— Комната 16 — суп и лазанья, — начал Корнел.
Питера я нашла в коридоре, он держался за перила о чем-то с ними спорил. Сару привела из ее комнаты, она послушно и предано держала меня за руку — нет она не голодна, но в столовую она со мной пойдет, потому что я ей нравлюсь. Ее рука была мягкой и холодной.
— Барбара, — я осторожно тронула ее за плечо.
— Да, моя дорогая, — сквозь сон отозвалась Барбара.
— Время обеда, пойдем присядем за стол, ты, наверное, голодна.
— Какая прекрасная идея, — ответила Барбара.
Я придвинула ходунки и помогла ей подняться с дивана.
По пути к столу у нас случилась совершенно светская беседа о погоде, о Рождестве, о музыке — так мило и естественно, словно не она часом ранее попыталась вырвать мне волосы и пнуть ногой Корнеля, а не дотянувшись ногами, стала плевать в него, и все это после нашей неловкой и осторожной попытки поменять ее подгузник. Я час не могла успокоиться, у меня разболелась голова, а Барбара уже ничего не помнила и обиды ей были неведомы.
Возможно, в прошлом, она гневалась, ссорилась с мужем и от обиды крутилась в постели до полуночи. Я видела фото супруга. Он глядел, как ожившая совесть, — суровый и бдительный взгляд c плаката про абьюз, сросшиеся на переносице брови, всегда в костюме. Возможно, она подолгу не разговаривала с сестрой, которая как-то уехала в Лондон на выходные, и не позвала ее с собой, и забрала их единственное шелковое платье. Сейчас же она не помнила ни хорошего, ни плохого. Каждое утро с чистого листа:
— Кто черт возьми ты такая ? Я задала тебе вопрос — отвечай!
Барбара счастлива — она живет настоящим, вот этими песчаными минутами гнева, которые совсем скоро смоет волна беспамятства, чтобы проступили и оставили временные следы новые минуты счастья встречи с дочерями, глоточек любимого ликера, любимые песни Веры Линн, Бинг Кросби. В ее комнате всегда играла музыка.
На фотографиях молодая Барбара пьет из бокала, хохочет, запрокинув голову и держит за руку угрюмого супруга. А вот она со всей семьей на летней набережной в Уэймуте: хмурый муж, белокурые девочки льнут к ногам, в руках мороженое. Ей лет двадцать пять и жизнь бесконечна. Голос Гая Митчелла несется из летнего кафе – «Глянь на ту девушку, она как ожившая мечта…» Голубые глаза, белокурые волосы, красные туфли – все это было так давно, что стало черно-белым.
Однажды утром незадолго до Рождества она отказалась вставать, отказалась кушать и с того дня и до сочельника она провела в своей постели, окончательно убедившись, что she can not do it. Дочки настроили айпад, и музыка играла у ее изголовья и днем и ночью. Последние дни Барбара не открывала глаз, лежала во флисовом халатике поверх одеяла. На похудевшем лице светилась улыбка. Она скрестила руки на груди, и если вглядеться, можно было увидеть, как она шевелила розовыми носочками и постукивала пальцами по пуговицам своего халата в такт музыке: «Глянь на ту девушку, она как ожившая мечта, ах, глянь на ту девушку, могут ли голубые глаза быть такими голубыми?»
[январь, 2022]
________________
Об авторе:
Викторая Янушевская родилась в Санкт-Петербурге (Россия). В 1996 году окончила СПбТЭИ — торгово-экономический институт — по специальности бухгалтер-экономист. В 2003 году, в Санкт-Петербургском медицинском училище железнодорожного транспорта МПС России, получила специальность медицинской сестры. В Великобриании была вольным слушателем Ashmolean Museum Oxford, а затем подтвердила квалификацию медицинской сестры — National Vocational Qualification level 2 in care (Национальная профессионально техническая квалификация второго уровня по уходу за пациентами).
Вот уже несколько лет Виктория живет в Великобритании, в графстве Оксфорд, и работает в хосписе care assistant (рус. аналог: «сиделка»). Свой уникальный опыт она трансформирует в литературное творчество, создавая для нас картины английской жизни, где главные персонажи — ее такие особенные пациенты и ее совершенно удивительные коллеги.
Ранее в России публиковались романы: «Re:мейк» — псевдоним Вика Милай, 2009; «Дым семи снегов» — в соавт. с Андреем Евдокимовым, 2008.