F : FRED. Сцены английской жизни в тридцати комнатах care home

От Музея: 6-ая глава произведения Виктории Янушевской об Оксфордской жизни в Доме ухода и заботы, в этот раз - с иллюстрациями Ольги Усовой.

Ранее опубликованные главы:
B : BARBARA
D : DIANA
E : ELIZABETH

Илл.: Ольга Усова
Текст: Виктория Янушевская

F : FRED

Он ушел сразу после завтрака, ссутулившийся, в нелепой вязаной шапочке, катил чемоданчик и смотрел себе под ноги. На улице дожидалось такси. В свой перерыв я забралась в самый дальний угол сада, присела на поваленное дерево и грустно думала о нем, о его жене, но больше о себе.

Моросил небольшой дождик, осторожно шевелил в траве прошлогоднюю листву. У изгороди зелеными пучками пробивались нарциссы – еще пару недель и они дружно зацветут. Мне тогда казалось, что оставаться сложнее, чем уходить: продолжать безнадежно и преданно стоять, как постовой, которого забыли сменить, и охранять никому не нужные воспоминания, обиды, шутки. Вот и фуражка твоя выцвела, и будка покосилась, и сныть по пояс выросла, а ты стоишь и никак не можешь уйти.

За спиной послышался треск сломанных сучьев. Корнел увидел меня из окна, ему нужно было съездить в магазин, поэтому он просил перенести мой перерыв на час позже и побыть за него в отделении. Корнел шел по мокрой траве как цапля, высоко поднимая колени, жевал яблоко и обстоятельно излагал причину своего появления.

— Банан хочешь? — спросил он, подойдя ближе.

Заметив, что я чем-то расстроена, от неловкости и безотчетного желания утешить, Корнел стал говорить еще громче и быстрее:

— Ты можешь остаться, я попрошу Камилу. Это не проблема. Если хочешь побыть одна.

— Нет, я могу пойти на перерыв после ужина.

— Что-то случилось?

— Ничего особенного, просто по дому скучаю иногда, - я намеренно обобщила свои переживания, зная, что эта тема моему румынскому коллеге близка.

— О, это Корнель понимает. Это Корнель понимает лучше всех! Но здесь у тебя хорошая работа, хорошая зарплата. Знаешь, как люди живут? Как концы с концами сводят? Помнишь, я рассказывал тебе про своих соседей и друга Манделу? На самом деле он не Мандела, конечно. Это мой брат так его прозвал, когда из-за вшей парня побрили наголо.. Представляешь себе, в бедной семье девять вечно голодных детей? И каждая зима без дров. Проходишь мимо их дома, а ворота всегда раскрыты и белые замерзшие окна...

Видимо, по версии Корнеля, история о чужой бедности и несчастьях должна была смирить меня с моими невзгодами. Он старательно вышагивал, размахивал руками и почти кричал:

— А я это почему вспомнил: они же никогда не отчаивались. У них обычно никакой еды кроме мамалыги не было. Вот они ее варили, наедались, а что оставалось, бросали на пластинку, смотрели, как эти лепешки крутятся и разлетаются по сторонам. Смеялись! Отец им все разрешал. Другой бы повесился от такой жизни, а он спокойный, цуйку пил, песни напевал и никогда не ругался.
Корнель как умел изображал безобидного и подвыпившего отца Манделы. Мне на мгновение показалось, что он запоздало завидовал свободе соседских оборванцев: «Помню Манделу все лето бегающим босиком по улице: одной рукой размахивал, другой всегда придерживал штаны, чтобы не упали.» Самым серьезным испытанием в жизни мой коллега считал голод и холод. И все-то печали казались ему надуманными, если в сарае есть дрова, а на плите – куриный суп с лапшой.
Мы вернулись в отделение. Я зашла в комнату Каролайн, предложила ей чай с печеньем. Она невозмутимо кивнула:

— Хорошая идея. С молоком и без сахара, пожалуйста. И очень хочется …, — она поморщилась, вспоминая, — ах, печения, два шоколадных печенья.

Я помню тот день, когда ушел мой муж. Последнее, что мне хотелось тогда, – это печенье.

Фред долго ничего не замечал: потерянные ключи, забытая каша на плите, испорченный кран в ванной. Он часами пропадал в гараже, очень хотел доделать очередную модель самолета, и все его мысли были заняты этим. Они три раза вызывали сантехника. Веселый и кудрявый Уильям даже не брал денег за визиты, потому что кран был в исправности. Обычно сдержанная Каролайн становилась недоверчивой и сварливой:

- А я тебе говорю этот сантехник просто ничего не понимает, кран неисправен.

Она позвонила другому сантехнику. Кран был в порядке. Открытие озадачило Фреда: Каролайн не могла регулировать температуру воды. И еще эти постоянные вопросы: «Ты собираешься в магазин?» Через десять минут — снова: «Ты собираешься в магазин?» И так несколько раз. Он вспомнил вечные поиски очков, расчесок, немытую посуду, неоплаченные квитанции, только когда узнал диагноз. Болезнь, как искусный карманник, незаметно стащила у Фреда жену. Можно установить точное время инфаркта, инсульта, а деменция забирает близких исподволь без громких дат, но навсегда. Ты остаешься один с чувством вины и беспомощности.

Фред боялся смотреть правде в глаза, все объяснял возрастными изменениями и только еще больше времени проводил в своем гараже или в саду. Не привыкший самостоятельно принимать решения, он по-прежнему советовался с Каролайн, спрашивал разрешения сходить в паб или ее пожелания на ужин, но она равнодушно пожимала плечами. Супруга подолгу спала, реже выходила из дома. Фред жаловался детям. Дочка стала чаще приезжать, помогать по хозяйству и уговаривать мать сходить к врачу. Сын верил в мамину несокрушимость, папину слабость и считал, что сестра преувеличивает, впрочем, как всегда.

Однажды Каролайн упала, сломала шейку бедра и попала в больницу на два месяца, где помимо лечения перелома она прошла полное обследование. Ей поставили диагноз — болезнь Альцгеймера. На семейном совете было решено все продать и обоим родителям перебраться в дом престарелых. Каролайн было все равно, а Фред привык подчиняться и не любил брать на себя ответственность.

Он первым въехал в просторную двадцать девятую комнату, двумя днями позже из больницы приехала Каролайн. Она уже могла уверенно ходить с ходунками, выглядела гораздо лучше чем до больницы, но по-прежнему оставалась несловоохотлива и сонлива. Болезнь достаточно быстро прогрессировала. В суматохе продажи, встреч, поездок в банк, упаковки вещей у Фреда даже не было времени понять, осмыслить происходящее. Ночами он летел в пропасть, сильно потел, а утром прежде чем встать долго лежал с закрытыми глазами и пытался унять скачущее сердце.

Первую неделю у нас в Доме Фред плотно завтракал, читал газету, смотрел телевизор. Жена молчала. Приходили гости, приносили сладости, и тогда он немного оживлялся, шутил, выходил с ними в сад. Но со временем он потерял аппетит, и я все чаще по утрам забирала из его комнаты нетронутые тарелки. Завтракать в гостиной он отказывался. После работы в саду, постоянных хлопот в гараже, посиделок в местном пабе жизнь вдруг превратилась в безмолвный зал ожидания. Он просыпался среди ночи, привычно тянулся к настольному светильнику и рука каждый раз прорезала пустоту. Когда-то Фред обожал готовить, коллекционировал кулинарные книги. Он скучал нестерпимо по своей кухне, по своей спальне, по гаражу, который сам построил, и не понимал порой, что он, собственно, делает в доме престарелых. Поддерживает Каролайн? Но это уже даже не совсем она, это больше не его Каролайн. В такие минуты он смотрел на растолстевшую от неподвижности Каролайн: она обычно спала с открытым ртом, свесив голову с подушки, как сломанная кукла.

В комнату каждый час входили разные сотрудники – медсестры приносили лекарства, сиделки меняли Каролайн подгузник, уборщица пылесосила. Они не давали подремать, раздражали и в конце концов могли что-нибудь стянуть. Фред по вечерам прятал ценности в постельном белье, под матрасом, конфеты и чипсы убирал в выдвижной ящик под пижаму. Шестьдесят лет они с женой прожили в своем собственном коттедже, бесцеремонность дома престарелых его удручала.

Он отказывался ходить на концерты и принимать участие в любых развлечениях. Фред крайне редко покидал комнату. Однажды, я услышала за спиной его шепот:

— Каролайн, я ей не доверяю.

Он стал жаловаться на бессонницу, его мучали галлюцинации. Вскоре Фреду прописали антидепрессанты и порекомендовали на время сменить обстановку. Сын забрал его к себе погостить на несколько дней.

Через две недели Фредерик вернулся взволнованный, сперва долго беседовал с менеджером, потом останавливал сотрудников в коридоре, просил прощения, жал руки, благодарил, и видно было, что еще немного — и он разрыдается. На следующее утро Фред собрал свой чемодан, вызвал такси и уехал к сыну.

Ночью мне снилась румынская деревня, и босой мальчик Мандела бежал в облаке пыли к раскрытым воротам, одной рукой держа спадающие штаны.

[апрель, 2023]