К: Кэтрин. Сцены английской жизни в тридцати комнатах care home

От Музея: Подходит к концу публикация отдельных глав романа Виктории Янушевской. Год времени романа — фактически несколько лет жизни автора, проведенный рядом с «гостями» care home... Герои 11 главы — супружеская пара Ричард и Кэтрин, постоялица 17 комнаты, что прожили вместе больше шестидесяти лет. А следовательно, К : Кэтрин — глава о настоящей любви.

Текст: Виктория Янушевская
Иллюстрация: ИИ под управлением Ольги Усовой

К: Кэтрин

Горох, подаваемый с традиционным английским блюдом — рыбой в кляре и картофельными чипсами, разделил жителей острова на два лагеря: тех, кто любит гороховое пюре, полагая, что ярко-зеленое пятно украшает блюдо, и тех, кто терпеть не может кашеобразной массы на краю тарелки. Ричард не жалел презрительных и воинственных эпитетов, когда речь заходила о невинном горошке, и между делом напоминал окружающим, что он цивилизованный южанин, пилот Королевских военно-воздушных сил Великобритании в отставке, которого однажды наградила Божьей Милостью Королева Елизавета II, Глава Содружества, Защитница Веры. Каждую пятницу мы с коллегами выслушивали в столовой короткий, но энергичный спич об отвратительном, гадком и безвкусном гарнире, который, как утверждал Ричард, в его семье никто не любил.

Ричард навещал свою жену Кэтрин каждый день. По нему можно было сверять время. В восемь утра, когда с сухим треском били часы деревенской церкви, распахивались двери и Ричард заходил в Дом, чтобы сказать жене «Доброе утро» и почитать газету, пока она завтракала. Второй раз он подъезжал к обеду. И если позволяли дела, заходил третий раз перед сном сказать ей «Спокойной ночи», а заодно удостовериться, что Кэтрин в семь часов уже переодели в ночную рубашку и уложили в кровать, что постельное белье и полотенца сменили, что слуховые аппараты поставили на зарядку, а зубные протезы сложили в пластиковый контейнер с водой и дезинфицирующей таблеткой. Семнадцатая комната, в которой жила Кэтрин, была маленькой и темной, с окнами на северную сторону и тенистый угол сада. По вечерам ровный и тихий свет лился сквозь прорехи в густой листве, золотил паутины, мерцал и глох в янтарных наплывах вишневой смолы на растрескавшихся стволах. В алеющем треугольнике неба неторопливо парил коршун, раскинув растрепанные по краям огромные крылья. Взгляд Кэтрин равнодушно скользил по закатным аппликациям на стенах, по глянцу маленьких листьев, по узору на пледе и ни на чем не задерживался.

Ричард сам обустроил комнату: привез удобное кресло из дома и торшер, расставил на подоконниках горшки с геранью. По стенам он развесил свои акварельные портреты: «Ричард в саду», «Наездник», «Папа с любимой собакой». На картинах он выглядел по-фазаньи заносчиво, был не очень похож на себя и только нос с горбинкой и кустистые брови придавали определенное сходство с моделью. Возле телевизора на самом видном месте Ричард поставил черно-белую свадебную фотографию, на которой смущенно улыбалась ослепительной красоты девушка в белом платье, а рядом худой темноволосый юноша не спускал с нее ревнивых и восхищенных глаз.

Глэдис, живущая в соседней комнате, часто сообщала Ричарду ценные сведения, пока тот, склонясь над маленьким столиком в холле, заносил свои данные в журнал посетителей. Обычно он мрачно выслушивал, молча кивал, как в шпионских фильмах, не глядя на своего агента, шел в комнату к жене. Если слова Глэдис подтверждались, он сплетал руки за спиной и отправлялся с визитом к менеджеру.

Бывший пилот был еще крепким стариком: подтянутым, всегда гладко выбритым, коротко подстриженным. Ему шел восемьдесят седьмой год, и хотя он выглядел моложе своих лет, но все же был старчески скован в движениях, немного шаркал при ходьбе и оборачивался на звук приветствий медленно, всем корпусом, какое-то время пристально рассматривая собеседника круглыми немигающими глазами в очках, прежде чем ответить. Ричард оставался по-прежнему резок и упрям с родственниками и обходителен с дамами. Он все еще водил машину, делал покупки, стряпал себе что-то самое обыкновенное вроде каши и яичницы, следил за большим домом и садом в отсутствие Кэтрин. Ричард ни на минуту не сомневался, что его жена вернется домой. Когда пару лет назад подтвердили деменцию Кэтрин, со стороны казалось, он отнесся к этому как к простуде: надо отлежаться, отогреться, попить чаю с лимоном. Он говорил: «Мама немного приболела» — и вздыхал.

Сыновья достойно пережили череду семейных скандалов, прежде чем удалось устроить мать в дом престарелых. Кэтрин все хуже ходила, нуждалась в помощи с приемом пищи, а отец отказывался замечать очевидные вещи и выбивался из сил, ухаживая за ней: у него болела спина, он потерял аппетит, началась бессонница. Ночами Кэтрин бродила по их большому дому, включала свет, пыталась мыть посуду или принимать душ, зачем-то набивала раковину чистыми полотенцами, рвала и разбрасывала везде бумажные салфетки, иногда падала, и тогда приходилось вызывать скорую.

— Пап, у нас нет другого выхода, маме нужен профессиональный уход, — кипятился старший сын Стивен. Он был несговорчивой копией отца и проигрывал битву, получая мат после первого же хода. — Почему ты упрямый как мул?

— Я? Мул? Вон из моего дома! — угрожающе тихо и медленно произносил Ричард.

Младший сын был прирожденным дипломатом. Джулиан приезжал погостить на выходные: косил газон, поливал клумбы перед домом, сжигал старые ветки в саду, и только к концу своего визита аккуратно подбирался к болезненной теме. Для начала он делал отцу вкуснейший пимм со льдом и безбожно льстил, подтверждая азиатский тезис о цели, которую обязательно достигнет даже самая грубая лесть. Он очень понимал отца, ценил его мнение, он высоко чтил его заботу о маме и во всем, абсолютно во всем был согласен с ним. Джулиан осторожно начинал с обоюдных выгод: небольшой отдых пошел бы на пользу обоим родителям. Маме необходим покой, а отец в это время сможет разобраться с восточной каменной оградой, которая обвалилась и нуждается в реставрации, починить туалет на первом этаже и оборудовать специальный душ для мамы, пока она… ну, скажем, «присмотрена». О! Нет-нет! Он не имеет в виду дом престарелых. А что отец думает о сиделке? Конечно-конечно, не самый лучший вариант. «Хотя, если так вдуматься, простая помощь с мамой по утрам и вечерам решила бы множество проблем», — шевеля прогоревшие ветки в костре, размышлял вслух Джулиан.

Сначала появилась приходящая сиделка из агентства на два часа утром и полчаса вечером. Кэтрин не спала по ночам, Ричард измучался. Пару месяцев спустя очаровательная Джил из социальной службы настояла на переводе Кэтрин в дом престарелых: «О! Перевод, несомненно, временный, но необходимый, если вы понимаете, что я имею в виду. Контракт на один месяц. Просто посмотреть, как пойдет. Понимаете?» Ричард ничего не понимал, он волновался и на вопросы отвечал невпопад. Кэтрин задержалась в нашем Доме на два года.

Они прожили больше шестидесяти лет вместе. В далеком пятьдесят четвертом Ричард встретил Кэтрин на танцах, которые проходили по субботам на базе ВВС в Уэльсе. Они поженились через год, когда Ричарду исполнилось двадцать пять лет, ведь именно с этого возраста он смог претендовать на отдельное жилье и съехать из комнаты в офицерском клубе. Их первым домом стал холодный барак, свой первый день рождения в качестве жены Кэтрин провела одна. Она, вероятно, совсем бы пропала если бы не забота офицерских матрон. Сперва они покровительственно наставляли, пытаясь указать ей, неопытной и перепуганной девочке из уэльской деревни, ее место в обществе, обучить сложному этикету Клуба Жен. Но в то же время именно они приходили на помощь в нужный момент, когда муж был на учениях, а надо было устроиться на новом месте, попасть к врачу, оставить с кем-то детей. Супруги переезжали с места на место больше двадцати раз: Ричард служил в разных частях Англии, в Германии, Голландии, на Кипре. Свою первую мебель они арендовали, потому что жалование молодого офицера было ничтожным, лишь в семьдесят девятом Маргарет Тэтчер — покойся с миром — повысила военным оклады почти на тридцать процентов.

Все тяготы переездов, все заботы о доме, провианте, угле и детях ложились на плечи Кэтрин. Ричард ставил боевую задачу и отбывал в распоряжение части, офицерского клуба и в полном соответствии с социальными стереотипами своего времени в домашних делах участия не принимал, уезжал на долгие учения, а по возвращении любил пропустить пинту-другую пива с сослуживцами. Он оставлял Кэтрин в мире конца пятидесятых без стиральных машин, холодильника, телевидения, центрального отопления, супермаркетов, телефонов, но с паровозами, стиркой по понедельникам, нелегальными абортами и телесными наказаниями в школах. Постепенно она научилась неплохо справляться.

Из-за частых разъездов пришлось отдать детей в школу-интернат. Кэтрин тяжело переносила расставание, но не смела перечить мужу. Первое время она обмирала и смотрела растерянно на рисунки, деревянные луки и сандалики мальчиков, натыкаясь на их вещи повсюду, словно они вступили в сговор, чтобы извести ее. Кэтрин оставалась один на один с пустым, тихим домом и часто на краю сна слышала детский смех и шумную возню во дворе. У нее освободилась уйма времени, обычно уходящая на домашние хлопоты, и она, бывало, часами бесцельно бродила по дому и саду, оживляясь немного лишь при появлении супруга. Вот тогда-то, во время трехнедельной отлучки Ричарда, она устроилась в магазинчик в Брайз-Нортон, что располагался поблизости от его авиабазы.

По негласному закону жены летчиков не работали: им полагалось служить мужьям и забыть о собственной карьере. Однако многое стало меняться к середине шестидесятых: этикет гостиных, визитные карточки, статус офицерской жены. И все же это было неслыханной дерзостью — устроиться на работу, не посоветовавшись с Ричардом, не спрося его мнения, его, наконец, разрешения. Кэтрин, оглушенная своей потерей, погруженная в мысли о сыновьях, совершенно обо всем забыла. Перед отъездом Ричард, пытаясь отвлечь жену, организовал уроки вождения, и она успела три раза прокатиться на красном форде. Кэтрин училась быстро и уже мечтала о своей машине: она смогла бы чаще навещать мальчиков.

Но именно в магазине, на своей первой в жизни работе, Кэтрин ожила. Она вставала очень рано, мыла голову в маленькой холодной раковине на кухне, завивала и укладывала волосы, гладила одежду. Прибегала в магазинчик заранее, прибирала, мыла витрину и, перевернув табличку «Открыто» ровно в девять часов утра, взволнованная и сияющая, становилась за прилавок, осторожно поправляла локоны, перехватив свое отражение в стекле открывающейся двери. Ей нравилось все: звон колокольчика и скрип маленькой двери, запах бакалеи — пряный, теплый, неподвижный. Местные жители годами приходили в этот магазин, держали в нем счета, которые пополняли раз в неделю, и чаще всего посылали детишек со списком необходимых покупок и корзинками. Она улыбаясь наблюдала сквозь витринные окна за худенькими фигурками, шатающимися под тяжестью больших корзин. В те славные времена можно было на два фунта отовариться на целую неделю семье из пяти человек.

Кэтрин не ожидала от себя такой ловкости, такой смелости и расторопности в этом новом для нее деле, словно работала уже много лет. Бойко отрезала и взвешивала сыр, разливала уксус из бочки, наполняла корзины или отсчитывала сдачу. Ее прилавок был маленькой сценой, на которой она выступала четыре дня в неделю с девяти до шести. Она полюбила в разговоре с соседкой ввернуть, что хотя ей нравится работать, но она устает с непривычки. Этот английский глагол «работать» она сперва держала во рту горячей картошиной, а затем выталкивала, обжигая нёбо: “to work”, — и улыбалась уголками губ. Красивая, приветливая, добросовестная Кэтрин за две недели стала любимицей постоянных покупателей. Выручка магазина увеличилась.

Вернувшись во вторник утром с учений, Ричард остался один в крепко надушенной прихожей и, едва сдерживая гнев, медленно прикрыл дверь за женой. Вечером был мрачен и немногословен. Кэтрин, обычно чрезвычайно чуткая к настроениям мужа, не обратила особого внимания на его состояние, не приставала с расспросами, решив, что у него снова какие-то проблемы на службе. Она испекла его любимый яблочный пирог на ужин: ей хотелось отпраздновать свое трудоустройство. Ей не терпелось столько всего ему рассказать.
Много позже она вспоминала тот вечер, и грязные тарелки на столе, и свет редких фонарей в масляной черноте окна, Кэтрин слышала обрывки разговора, видела складки зеленого платья, которые она нервно расправляла. Ричард сначала медленно чеканил слово за словом, набирая высоту и скорость: она «не смела», «это отвратительно», «какой-то захудалый магазинчик», «опозорила», «бакалейщица», а затем срывался на крик и стучал по столу. У нее уплыл под ногами пол, закачался стол, она видела, как белели костяшки на кулаке Ричарда и большая вена на его шее надувалась полной и извилистой рекой. Ей стало невыносимо стыдно. Ричард был сто раз прав. Она пыталась понять, как так вышло, как она могла, не спросив мужа, пойти работать, да еще кем? Продавщицей! Только отъезд мальчиков несколько оправдывал ее поведение: она пыталась заполнить зияющую дыру, которую оставили дети, уехав из дома. Кэтрин тихо всхлипывала и не смела поднять на мужа мокрых глаз.

Он отменил ее уроки вождения на следующий день. Через месяц они переехали на Кипр.

…Кэтрин и Ричард обычно обедали в столовой со всеми, но за отдельным столом. Ричард повязывал вокруг шеи жены салфетку и ее край прикреплял маленькой прищепкой к блузке: его личное изобретение. Он зорко следил, чтобы у Кэтрин из приборов была только ложка, чтобы был приготовлен стакан сока. Он звал нас, как официантов, приподнимая указательный палец над головой: «Мама будет яблочный сок».

Я приносила тарелки, он придирчиво осматривал их содержимое, доставал из бокового кармашка твидового пиджака перочинный ножик, долго раскрывал его, обстоятельно протирал лезвие и нарезал мясо на мелкие кусочки. Затем Ричард ставил тарелку перед женой.

— Кэтрин, — спрашивала я, — что ты предпочитаешь на десерт: рисовый пудинг или мороженое?

Кэтрин поворачивала голову и вопросительно смотрела на супруга.

— Мама не любит рис, — после паузы отвечал Ричард, — мороженое, пожалуйста.

Стоял май — шумный, теплый, светлый, с переменчивой погодой, ветрами и грозами. На фасадах деревенских коттеджей появились душистые кисти фиолетовой глицинии, в каждом саду обильно и приторно зацвели розы.

Однажды солнечным утром, когда густые тени свежей листвы вокруг Дома были еще непривычны, Ричард не пришел. Пробило восемь часов, затем девять, а он не появился.

Накануне он лег пораньше в просторной спальне своего большого дома и уже не проснулся. Долго и требовательно звонил телефон на первом этаже, ласточки проносились в пустоте голубого окна без занавесок, и старший сын, не дозвонившись, спешно выехал из Бирмингема.

…Кэтрин около года звала его настойчиво, особенно по утрам: «Рик, где ты? Рик!» Иногда в середине дня она порывалась уйти из столовой, потому что за ней пришел муж: нельзя же заставлять его ждать. Тогда Кэтрин вскакивала с кресла, забывая, что уже не ходит, и падала на пол. Ее часто навещали сыновья. Они приходили с детьми, женами, собаками. Кэтрин смотрела на них с обожанием и говорила что-то невразумительное: какой-то не имеющий смысла набор слов, который прорывался сквозь беспамятство и безумие, как послания с тонущего корабля пытаются пробиться через непогоду и повреждения, чтобы еще раз сказать о своей любви.

День за днем она теряла память, реже звала мужа и едва узнавала сыновей, но всегда по пятницам с большим аппетитом ела рыбу, картошку и гороховое пюре.

Ранее опубликованные главы:
B : BARBARA
D : DIANA
E : ELIZABETH
F : FRED
I : IRIN
J : JACK

__________________

Автор: Виктория Янушевская

2023 год